Дмитрий Никитинский
«Вы — все! Вы все нам завидуете!» — мужика реально трясло. Он тыкал в нас крючковатым пальцем, рот его нервно скривился. Главный инженер крупной красноярской строительной компании потерял контроль над собой. Бывает, знаете, когда человек бурчит себе под нос что-то обязательное, положенное по программе, установленное приличиями, а потом вдруг — р-раз! — и прорывает его, и лезет из него наружу нутряное, сокровенное. Вот это был как раз тот случай.
А началась эта история за год до описанных выше событий.
Я живу в обычной пятиэтажной панельке в спальном районе. Несколько лет назад дети из нашего и соседних дворов бегали во двор местной школы. Там на пригорке стояла большая железная горка, с которой зимой, если подобрать хорошую картонку да правильно разогнаться, можно было лихо съехать по склону и далее по ровной уже поверхности прокатиться метров эдак 20-30.
Сейчас детям кататься негде. Между нашим домом и школьным двором построили кирпичную высотку. Горку, которая приносила столько радости детворе, снесли — она мешала поставить забор, отделяющий двор нового дома от окружающего его пространства. От нас.
Еще строители спилили большое дерево, которое росло у нас во дворе — оно мешало им прокладывать коммуникации. Точной карты этих самых коммуникаций у них не было, и охреневший экскаваторщик, наверное, разворотил бы весь двор, судорожно пытаясь отыскать нужную трубу, если бы все находившиеся в тот момент в нашем доме бабушки и тетушки не высыпали на улицу, не устроили скандал, не начали звонить начальникам, депутатам и всем прочим, и не остановили бы, в конечном итоге, дурака с железным ковшом.
Ту битву мы выиграли. А войну, конечно, проиграли. Ну, вы знаете, как это бывает. Обращаться к депутатам, писать жалобы во всевозможные инстанции, в которых скрупулезно подсчитаны все мыслимые и немыслимые нарушения, вызывать телевидение — все бесполезно. Еще совсем недавно строительство было чуть ли не самым выгодным бизнесом, и выгоде этой не могло противостоять ничто и никто. Нам еще повезло. Иных вон сжигают вместе с домами.
Так вот, построили они дом. Заасфальтировали все пространство вокруг, проложили удобную подъездную дорогу. Наши жильцы сначала обрадовались — хоть какая-то польза от этого строительства, теперь можно будет не по ухабам к дому подъезжать, а по нормальному асфальту.
Радовались они недолго. Очень скоро между стоянкой у нашей панельки и двором новой высотки были положены бетонные плиты, перегораживающие проезд. А спустя еще некоторое время появились южане-гастарбайтеры и начали возводить забор. Теперь по новой хорошей дороге подъехать к своему дому могут только жильцы новой высотки. А все наши ползут, как и раньше, по ухабам.
Ну, был, конечно, очередной скандал. Собрался сход жильцов. Тетушки, бабушки, крики, сбор подписей под очередным наивно-бессильным обращением куда-то наверх. Противную сторону представлял инженер строительной фирмы, что возвела высотку. От всех доводов наших жильцов, что, мол, из-за ваших ограждений теперь не только мы не сможем проехать, но, случись что, и пожарные со «скорой» вынуждены будут изрядный крюк делать, инженер раздраженно отмахивался.
Терпел он долго. И вдруг преобразился, пошел в контратаку. Брезгливо-снисходительное выражение лица исчезло. В глазах появился огонь, рот перекосило. Из инженера полезло сокровенное: «Я знаю, почему вы скандалите! Вас не дорога вовсе волнует!! Вы все — все! — просто завидуете жильцам нашего дома, потому что никто из вас не может позволить себе купить в нем квартиру».
* * *
Забор вокруг нового дома так и стоит. Сквозь него все видно — он из металлических прутьев. Забор этот можно обойти пешком и спокойно зайти во двор нового дома. Проехать только к нашему дому по новой хорошей дороге никак не получится.
Так что да, обида, конечно, у наших возмущенных жильцов присутствовала. Думали хоть какую-то компенсацию получить за причиненные в ходе строительства обиды и разорения, да не вышло. Но зависть? Думаю, тот высокомерный инженер, брезгливо взиравший на наших тетушек и бабушек, говорил то, во что ему очень хотелось верить.
* * *
Новые богатые испытывают дискомфорт от того, что их окружают не нищие даже, или там бедные, а просто — не такие богатые, как они. И чем меньше расстояние, отделяющее одну степень достатка от другой, тем выше и неприступнее заборы, эти грани разделяющие.
Ведь деньги сами по себе — ничто. Да, с их помощью многое можно себе позволить. Все купить. Но радость-то, счастье простое человеческое где? Ради чего все это?!
Радость — в заборе. В том самом заборе, весь смысл которого в том, что он не дает другому воспользоваться удобством, доступным тебе. И, как уже было сказано, чем тоньше грань, тем выше этот метафизический, невидимый забор. Вот живут Иванов с Петровым. У обоих джипы крутые. Но Иванов живет в новом доме, и будет на своем джипе подъезжать к дому по хорошей дороге, а Петров, будь он хоть всего-то на пару миллиметров менее удачливее Иванова, обречен трястись по ухабам.
Такова великая воля Забора.
Обладание автомобилем вообще сильно способствует возведению разнообразных заборов, оград, шлагбаумов и прочих контрольно-следовых полос. Психологи объясняют это достаточно просто. Когда человек садится в машину, он как бы помещает себя в раковину, чувствует себя закрытым, защищенным. Важная деталь: находясь в машине и вступая в конфронтацию с другим водителем, человек не видит лица своего обидчика. И даже если видит — сквозь ветровые, дверные и задние — подсознательно все равно воспринимает эту картинку не как лицо другого человека, но как некий бездушный символ, некое существо в другой раковине.
То же самое происходит, когда два человека собачатся друг с другом на интернет-форуме. Лиц друг друга они не видят, голоса не слышат. А ведь при нормальном, живом общении не слова, но именно голос и мимика передают большую часть информации. Отсюда повышенный уровень агрессивности у интернет-юзеров и водителей. Они не с живыми оппонентами ругаются, а с воображаемыми. Разговаривают с собственными подсознанием, со своими комплексами и обидами. Как тот строительный инженер.
Владельцы машин ненавидят тех, у кого автомобиля нет. «Я пешком не хожу!» — с оттопыренной губой. Ходит, конечно, когда придется. Но не дай бог в этом признаться! Так прикоснешься к нечистым, шудрам. Станешь одним из них. А это страшно — ведь и сами еще совсем недавно оттуда. Возвращение страшнее смерти. Благо, ситуация в стране располагает к тому, что возвращение это может произойти практически в любой момент. И вот уже бьется она в истерике, умоляя, обещая что угодно в обмен на возможность ехать в машине: «Поймите, я не могу-у-у вернуться в город на электричке!» Слезы по лицу, косметика вся размазана, решается вопрос жизни и смерти. Социальной смерти. Она куда страшнее биологического конца.
Обладатели иномарок презирают владельцев советских машин. И не они одни. Вот стоит в тридцатиградусный мороз на обочине безлошадная. Голосует. Остановившийся «жигуль» отсылает небрежным взмахом руки. Будет стоять до первой приличной иномарки, хоть бы пришлось и отморозить себе все.
Знакомые известного спортсмена, который занимался рэкетом и был убит конкурентами, рассказывают: «Серега ездил на крутой тачке и всяких там, которые типа на «Оке», дико ненавидел». По интонации, с которой это сказано, понимаешь: Серега с трудом подавлял в себе желание эту жалкую «Оку» догнать и своим мощным джипом в лепешку раздавить. Ну, как знать, иногда, может, и не подавлял.
Но — мы же помним, что чем тоньше грань, тем выше и неприступнее забор? Именно потому, что разрыв крайне мал, слишком велик риск сорваться вниз, на прежнюю ступеньку. На этой лестнице за каждый шаг убить могут.
Вот едут две машины. Он и она. Он видит, что она едет с открытой дверью. Он ей сигналы подает, рукой машет — обрати внимание, непорядок у тебя. Она смерила презрительным взглядом, вдавила газ и оторвалась. Он догнал и снова начал махать. Тогда она высовывается и орет: «Пошел на..й, козел, я с теми, кто на подержанных иномарках, не знакомлюсь!»
Умри, но не давай поцелуя за забором.
Дмитрий НИКИТИНСКИЙ