Владимир Павловский: «Ребята у власти просто не понимают»

Настоящая журналистика сегодня исчезает, считает главный редак­тор, директор газеты «Красноярский рабочий» Владимир Павловский. И пока государство активно вмешивается в дела СМИ, пока жур­налисты обслуживают власть, ситуация в профессии в лучшую сто­рону не изменится.
РЕКЛАМА-МАМА, по многочисленным просьбам форумчан и чита­телей, встретилась с г-ом Павловским и узнала его точку зрения на ситуа­цию в краевых СМИ и историю с возможным банкротством одной из старейших газет страны.

Долги мы заплатим, но в последний момент

— Сначала поговорим о ситуации с долгами. Прошли первые засе­дания Арбитражного суда. Расскажите, пожалуйста, что это были за заседания, и какие суд принял решения?

— Во-первых, я бы начал с того, что мы получили два иска, направленные в суд в начале декабря. Хотя когда реструктуризация долга происходила, были подписаны бумаги, что конечный срок 31 декабря. Но первый иск по аренде, почти на 2,5 млн руб. подали в начале декабря, где-то примерно десятого числа. Второй иск поступил недели через полторы, по поли­графии.

— Второй порядка 400 тыс., да?

— Да. И до Нового года мы уже получили определение Арбитражного суда Красноярского края о том, что первый иск, который к нам поступил — по аренде — будет рассмотрен 3 февраля. По второму иску определения мы просто не получили, поэтому к рассмотрению не готовились. В январе я заболел, лежал в больнице, по-моему, с 22 числа. Очень коварная болезнь, я не стесняюсь её назвать, она была для меня полной неожи­данностью. Взяли кровь на анализ, и оказался сахарный диабет.

— У вас раньше его не диагностировали?

— Впервые. Видимо, всё-таки стрессовая ситуация сказалась, так врачи говорят и друзья, которые диабетом болеют. И я узнаю уже в больнице, что второй иск, который поступил позже, он уже рассмотрен 25 января. Начи­наем выяснять. Всё законно, всё правильно, но смотрите, как действует система.

31 декабря арбитражный суд отправляет нам определение о том, что он назначил заседание на 25 января. Мы 31 декабря утреннюю почту проверили, там ничего не было. После каникул получили извещение 12 ян­варя. Пошли на почту получать письмо заказное из Арбитражного суда, а нам говорят — срок хранения 7 рабочих дней, его уже отправили назад. Фак­тически надлежащим образом мы не были уведомлены. И первое засе­дание состоялось без нашего участия.

— Вообще не было ни одного представителя?

— Мы просто не знали. Нам хотя бы кто-то позвонил бы, предупредил. Вто­рое, 3 февраля, мы тоже пропустили — юрист, которая занимается нашими делами, заболела.

— Это не попытка затянуть процесс?

— Нет, абсолютно. Она до сих пор на больничном. Я просто не могу рас­сказывать о ее болезни, вот свою я раскрываю. Юрист прикладывает копию больничного листа, я беру, поскольку лежу в БСМП, справку, и мы ходатай­ствуем о переносе заседания. Мы же не прячемся. Но потом узнаем — суд все-таки состоялся. То есть, оба судебных заседания прошли без нашего участия. Я не знаю, говорят, что это такая норма нынешняя.

— Арбитражи сейчас решение донесли до вас?

— По второму иску — да, по первому — нет. Мы знаем даты, на которые следующие заседания назначены. Но долги я буду гасить в последний момент. Как говорится, за день до того как… Потому что я сторонник всё-таки того, чтобы договариваться. Ну, хотя бы взяли трубку и позво­нили, честно сказали — мы на вас подаем в суд, всё, терпение лопнуло. Не было такого звонка.

— Вы в этом видите чей-то умысел?

— Да не то, что умысел… Но машина работает.

— А когда вы говорите — машина — вы имеете в виду админи­стра­тивный ресурс какой-то?

— Я всё-таки думаю, что административный ресурс присутствует.

— По вашим словам это выглядит так, что кто-то, грубо говоря, работает на уничтожение «Красноярского рабочего».

— Нет, не на уничтожение. «Красноярский рабочий» нужен. Игорь Астапов, к которому я очень хорошо по-человечески отношусь, на сессии Законо­дательного собрания, когда этот вопрос обсуждали, не скрывал, что суще­ствует такой вариант — забрать за долги перед типографией наш бренд.

— Астапов считает, что для них предпочтительнее было бы деньги получить, но уж если денег нет…

— Самое интересно, что если вдруг — мы, конечно, всеми силами поста­раемся этого не допустить — но если вдруг процедура банкротства будет запущена и доведена до конца, то реальной помощи «Офсету» не будет. Потому что у нас, если описать всё наше имущество, ничего нет. У нас есть мебель, у нас есть две старых машины, которые уже списывать надо, и ста­рые компьютеры, часть из них уже списаны. Если всё это продать, как это де­лают судебные приставы, может, 500 тыс. руб. выручат, а может, и не выручат.

— По сути, название «Красноярский рабочий» — это основной актив на сегодняшний день? Он стоит сейчас денег, как вы считаете?

— Стоит, конечно, но смотря как это оценить. К нам ведь приходят разные люди и говорят — а продайте нам газету.

— Суммы звучат?

— Суммы звучат. Такие суммы, на которые мы не пойдём.

— Всё равно ситуация выглядит, ну, если не заговором, то такой жёсткой осадой, попыткой загнать вас в угол. Есть ощущение спла­нированности каких-то акций. Во всех проявлениях — прямых, кос­венных. Как вам кажется, какова цель и кто инициатор?

— Вам фамилии называть или как?

— Если можете, то назовите.

— Нет, я не буду называть фамилий, хотя в голове они вертятся.

— Интересен вопрос — вы с Цветковым давно лично разговаривали последний раз?

— Ну, если это назвать разговором — на сессии Законодательного соб­рания. Я был на трибуне, а он задавал вопросы. Понимаете, сами по себе долги — это повод. Долги — они существуют всегда. У нас были разные периоды. Бывали периоды, когда типография нам была должна, когда у нас были деньги на счету, мы платили за типографию большие суммы, они за счёт нас закупали бумагу, потом уже там проходили какие-то взаимо­зачёты, рассчитывались. Я понимаю, что сейчас в «Офсет» пришел новый директор…

— Анатолий Щелканов…

— Ему дали команду — ну-ка, собери долги. Проблем нет. Погасим мы свой долг. Но я с января ушёл из типографии «Офсет». То есть, в здании мы сидим, но газет в типографии не печатаем.

— А где вы печатаетесь?

— В других типографиях. В «Новой типографии» печатаем четверговый номер. А все остальные номера в типографии «Красноярский рабочий».

— Это чье предприятие? Кому оно принадлежит?

— У меня там есть, по-моему, 16%. Остальные — просто физические лица. Типография уже, я не знаю, сколько лет существует, потихонечку печа­тает. Кстати, про административный ресурс… Эта типография печатала городские районные газеты, та же власть там печатала «Городские ново­сти». Как только пришёл Щелканов, я понимаю, что не он команду давал, но наверняка прозвучала команда — всем газетам перейти в «Офсет». Им это, может и невыгодно, но они перешли.

Печатать сегодня официоз — значит погубить издание

— Есть расхожее мнение, что пока «Красноярский рабочий» публи­ковал официоз, то и жил безбедно…

— На самом деле самая большая сумма, которую получил «Красноярский рабочий» из бюджета за публикацию официоза, потом нас еще корили, клей­мили позором — 6,5 млн за год. Это при том, что я тогда обнаглел немножко, и сделал почти рекламные расценки. Сейчас я уже не хотел бы к этому вернуться, поскольку печатать тот объем официоза, который сего­дня есть, это значит погубить газету.

Ежедневной газете трудно всегда, даже с официозом. Вот сейчас вообще крамольную вещь скажу. Во времена Лебедя, когда мы с ним дружили, я однажды Александру Ивановичу сказал, что надо прессе помогать. Лебедь в ответ — сколько? Я ему назвал сумму. И мне в администрации вручили коробку с какими-то там рублями, десятками. Это была не «ко­робка из-под ксерокса», это была коробка из-под магнитофона. Я с про­спекта Мира, в самом центре города, эту коробку довёз до редакции.

В другой раз было нечто похожее. Пачку долларов принесли. Женщина, которая принесла — известный человек, ее сейчас нет в Красноярске, она давно в Москве. Я все эти деньги переложил в сейф. А девушка чего-то мялась, мялась и потом ушла. Вот тут у меня закралось подозрение…

— Вы понимали, чего она ждала?

— Мы такая организация, что никаких откатов не даём.

— Просто не знали про эту схему?

— Я честно взял и потратил по назначению. Это было последний раз. Всё, нам больше никто денег не давал. Когда начинается разговор про конкурсы, то только ленивый не говорит, что существует система откатов. Вот, на нашем примере…

Как могла первый конкурс на публикацию официоза выиграть газета «Крае­вой вестник», которая не выпустила ещё ни одного номера? Они за пять дней, что ли, зарегистрировались до конкурса. Их не должны были до­пустить даже. Но ведь она выиграла! Мне кажется, действует система откатов. Мы в ней не участвуем. С нами невыгодно работать, потому что мы никому ничего не даём.

Кстати, на РЕКЛАМЕ-МАМЕ, когда я ещё активно туда заходил, кто-то нас укорил — а почему «Красноярский рабочий» не участвует в конкурсах? Ну, был период, когда мы участвовали, но ничего не получали. В последнее время всё немножко изменилось. Мы вот сейчас уже выиграли несколько конкурсов.

— Но представьте, в нынешней ситуации, при этой осаде выиграли несколько конкурсов…

— Мы из принципа участвовали, суммы там очень маленькие.

— По вашему мнению, какой у нас сегодня в крае рынок СМИ? Вы писали в блоге, что идет зачистка информационного пространства.

— Но бессмысленная зачистка!

— А для чего это делается?

— Те ребята, которые сегодня у власти — я не скажу, что все, но есть люди, которые просто не понимают, зачем СМИ независимость. А что каса­ется нас… мы фактически уже давным-давно — со времён Лебедя — им не подчинялись. Может даже со времён Зубова. Тому же Валерию Михай­ловичу это уже не нравилось. Лебедю сначала нравилось, он и в гости захаживал, а потом нравиться перестало. Суды пошли какие-то и прочее.

Отношения в очередной раз обострились уже при Хлопонине. Я, кстати, ценю его мужской поступок, когда два года назад он пришёл в редакцию, пожал руку и сказал — хватит воевать, всё, давай работать. Нормальная позиция. С уважением к ней отнёсся.

Газеты — это не бизнес

— В наши времена газеты не самый прибыльный бизнес?

— Ну, какой бизнес… Я, может быть, сейчас вас насмешу, у меня оклад — при­чём, мы давно не платим премиальных, не из чего платить — 20 тысяч. У Игоря Рака — моего первого заместителя — по-моему, 16, что ли, тысяч. У Володи Попкова, который с утра приходит и до девяти вечера не уходит — у него 12 тыс. оклад.

— И всё?

— Да. И плюс небольшие гонорары. Всё. Люди держатся сегодня на энтузи­азме.

— А вот на РМ анонимные вопли были, что вы то за границу куда-то ездите, то ещё что-то…

— Ради бога. Там много чего было написано. Кто-то писал, что я езжу за границу потому, что у меня дочь в Германии живёт за счёт редакции. Я понимаю — надо кусать, но вот не надо детей трогать. Потому что она уехала, вышла замуж. Муж — бельгиец, но живёт во Франкфурте, работает в европейском банке, он очень хороший компьютерщик. Они взяли очень хороший кредит, купили там дом. Но я-то тут причём?

— Я думаю, что в умах некоторых представителей цеха, всё равно есть некий образ Владимира Павловского — тайного медиа-магната, который делит в редакции бабки и пытается ещё участвовать в распиле государственных средств.

— У меня последнюю пилу недавно из гаража украли. Хоть бабок там не было. Очистили всё. Даже палатки взяли. У меня самое главное богатство — палатки. Потому что все отдыхают в коттеджах, а мы с женой едем, разводим костёр…

— А куда ездите, если не секрет?

— Последний год постоянно езжу в Новосёловский район на берег Красноярского моря, там есть такой посёлок Дивный. Но, правда, сейчас народ уже разнюхал, много отдыхающих стало.

Мы с политикой — как дети малые

— Вы жалеете об отъезде Хлопонина?

— Нет. Хотя чисто по-человечески может и жалко. Надо было парню, я его парнем обычно называю, поработать подольше, побольше узнать край. Он, мне кажется, не успел здесь раскрутиться.

— Как это не успел раскрутиться, если ради него даже законы сейчас меняют в стране?

— Меняют не ради Хлопонина. Не будь Хлопонина, был бы Сидоров или Петров. И так же меняли бы под него законы.

— Получится у него там что-нибудь, как думаете?

— Не верю. Я разговаривал с ребятами, которые там живут — в Ставро­поле, в Ростове, и ближе к Кавказу — у них тоже особой уверен­ности нет. Поломают, наверное, его. Может, конечно, это каким-то трамплинчиком станет. Но, с другой стороны, можно подпрыгнуть и угодить не на вершину, а куда-то в яму.

— А за российской политикой, федеральной следите? Не кажется, что есть дыхание оттепели, либерализации «медведевской»? Или всё это игра?

— Ну, пока только дыхание оттепели. Я думаю, что мы на пороге каких-то перемен. Если, конечно, хватит духу у Медведева что-то изменить. Вот недаром же появился доклад ИНСОРа. Я его посмотрел, на сайт сразу выложил. Там есть много здравых мыслей. Ну, действительно, это же посмешище. «Единая Россия» моя любимая… Что там Миронов произнёс? Он что-то промямлил невнятное. Но сразу — враг, долой! Хохотать хочется и плакать одновременно.

А кандидаты в губернаторы края? Мы как дети малые. Чуть ли не наши это люди. У меня, наверное, другое отношение к трём кандидатам, чем у вас. Я не считаю их всех нашими. Льва Кузнецова я с большой натяжкой могу назвать нашим. Норильск и Красноярск — всё-таки эта разница сохра­няется. Ну, уехал парень, ну и ладно. Работай в своей Якутии, добывай уголь.

— Самый красноярский — Акбулатов, да?

— Самый красноярский, конечно, Акбулатов. На самом деле я хорошо отношусь к Новаку. Он очень интеллигентный, порядочный, наверное, человек. Но должность-то собачья. Акбулатов тоже достаточно интел­лигентный. Мне кажется, в данной ситуации он больше подходит. У него, во всяком случае, есть шлейф практической работы.

— Пришла «смска» — Медведев Льва Кузнецова на ЗС представил.

— А я уже говорил, что для меня это не лучший вариант.

Государства не должно быть в СМИ

— Давайте поговорим о журналистике. Две недели или три назад здесь сидела ваша, в каком-то смысле, оппонент…

— Да не считаю я никого оппонентами.

— Ну, хорошо, без оппонентов. Здесь была Юлия Чанчикова, главный редактор «НКК», мы с ней говорили о профессии. Как вам кажется, что-то меняется в журналистике? В российской, в красноярской?

— Меняется в худшую сторону. Настоящая журналистика исчезает. Я давно уже не участвовал в работе жюри, но нынче сделали меня членом жюри нашего краевого журналистского конкурса. И аж три номинации дали судить. В частности, неожиданная для меня номинация — телевизионные фильмы. Вот то, что было представлено — процентов семьдесят — вообще представлять нельзя. Просто никакого отношения это к журналистике не имеет.

Хотя мне очень понравились из Кодинска, по-моему, ребята, они проехали и сделали серию фильмов по тем населённым пунктам, которые уйдут под воду. Старушек показали, как они живут, песни, обычаи. Я с таким удовольствием посмотрел.

— Что тогда должен сейчас делать журналист? Власть кусать, что-то расследовать, попытаться в душу заглянуть и бабушек этих найти, которые в Богучанах?

— И это в том числе. Но главное, хватит обслуживать власть. Не потому что я к власти плохо отношусь. Она — власть — то хорошая, то плохая, разная она бывает. Но я за то, чтобы государства вообще не было в СМИ. Кто будет подписываться на газеты, если ему всё равно бесплатно их приносят? Я же ничего не имею против «Шансов» и прочих, да ради бога. За свои деньги, частный бизнес.

Но когда государство это делает… Вот я зашёл на сайт Никиты Белых, он демократ, пришёл к власти в Вятке, и совершенно неожиданно знаете, что он делает? Один из первых шагов — создал государственный медиа-хол­динг. Буквально на той неделе вышла бесплатная газета «Вестник. Вятка» что ли, не помню, что-то такое… 150 тыс. экземпляров! Бесплатно раз­даётся. Говорят, хотят до 200 или 250 тыс. довести.

У нас Хлопонин тоже говорил — что вы, 40 тыс. тираж «НКК», надо 80. Я  знаю точно, 8 тыс. почта разносит. Куда остальные экземпляры-то дева­ются? Сжигаете в печках? Зачем этому Никите государственные медиа-холдинги? Почему колбасу бесплатно не раздают людям?

— Потому что колбаса не воспитывает. Колбаса кормит.

— Ребята, которые у власти сейчас, говорят, что они экономисты, Игорь Рак называет их «мальчики-пентиумы». Ну, вы же экономисты, вы совре­менные люди, зачем вам эта придворная пресса? Мне один большой красноярский начальник сказал… да ладно, назову его — Кузубов. Так вот он сказал — мы же молодые, амбициозные руководители, нам хочется, чтобы о нас знали люди.

— В заключение всё-таки от печального… Три вопроса. Первый из них — что для Владимира Павловского деньги?

— Ну, когда они есть — не то что счастлив, но чувствую себя совершенно спокойно. У меня особо больших денег-то и не было. Во всяком случае, когда в кармане лежит некая сумма, которую я могу потратить, комфортно чувствую себя, можно машину всегда заправить. А когда их нет… В этой ситуации мне, конечно, жалко даже не себя, а моих сотрудников. Неко­торые просто прекрасно работают, а я их поощрить не могу.

— А что для Владимира Павловского любовь?

— К работе, к отчизне?

— Какие первые ассоциации у вас возникли, о тех и говорите.

— Я не люблю высокие слова. Это где-то внутри должно быть. Нормальное хорошее чувство. Движитель, так сказать, не только прогресса, но и всего самого лучшего. Вот когда нелюбовь — это сложнее. Когда люди злые… Вот это плохо.

— И последний вопрос. А что для вас Красноярск?

— Не скажу, что это самый лучший город на земле, но мне он нравится. Мне здесь хорошо жить. Правда, не люблю суету, для меня вот добраться до «Афонтово» — это тяжело, не люблю стоять в пробках, мне бы по спо­койным улицам проехать.

Я всегда горжусь, что я из Красноярска. Всегда, когда встречаюсь с кем-то, дарю именно красноярские сувениры, «красноярскую» десятку — очень жаль, что она выходит из оборота — это такой прекрасный сувенир, особенно, когда новенькая.

Даже вот этими дурацкими 30-40-градусными морозами я горжусь. Город хороший. На РМ пинают Пимашкова — то за кадки с пальмами, то за фонтаны светящиеся. А я люблю его чудачества, готов его поддерживать. Кто впервые в Красноярске, он это отмечает, что не захолустный город.

Владимир ПЕРЕКОТИЙ, Дмитрий БОЛОТОВ
ДЕЛА.ru