Михаил Пальчик: «Врать в политике нельзя»

Закулисье политической борьбы интересует многих. Но обычно чело­век, рассуждая о политике, делает загадочное лицо, или, ухмыляясь, говорит, старик, ты же понимаешь, как это все делается. Как же «это все» делается и куда «это все» движется, мы спросили у крас­ноярского политтехнолога Михаила Пальчика.

Пипл «андестэнд»

— Первый вопрос — по поводу, собственно, сути политтехнологий. Благодаря СМИ бытует мнение, что политтехнологи — это те, кто в каких-то кабинетах, тайно, не светясь, помогают манипулировать общественным сознанием в интересах того или иного кандидата на выборах. В чём общественное сознание заблуждается?

— Смотря как расставлять акценты. Водитель, сидящий за рулём и зна­ющий, какие педали жать, как руль крутить, он машиной тоже мани­пулирует и управляет. С другой стороны, представим себе водителя, кото­рый не смотрит на знаки, не смотрит на дорогу, на рядом идущие машины. Хороший это водитель?

— Плохой!

— Вот. Хороший водитель — это тот, который грамотно ведёт автомобиль. Задача политтехнолога помогать политику не управлять автомобилем, но обращать его внимание на знаки, на дорогу, другие автомобили. Если без метафор, то, на мой взгляд, главное содержание работы политтехнолога — это то, что называют «public relations». Установление правильной ком­муникации между властью и населением. Это некая гармонизация их вза­имоотношений. Правильный политтехнолог делает их более прозрачными.

Не секрет же, что частью работы политтехнолога является выяснение, например, общественного мнения. Это обеспечение обратной связи от на­селения к политику, к кандидату. Да, доля манипуляции, при этом, ко­нечно, присутствует. Но в данном случае, в слове «манипуляция» не должно быть негативного подтекста обмана.

— Нет, моя гипотеза, что у нас это окрашено однозначно негативно в народе. А… ну, я не знаю… в Америке, Франции, Германии — не совсем. Почему у нас такой негатив?

— У нас история последних 15-20 лет тяжёлая.

— В чём?

— Вот отношение к слову «революционер» — оно какое у нас? К слову «коммунист», к слову «политик». Оно тоже обременено дополнительными смыслами. У нас, например, к словам «слесарь» и «водопроводчик» есть негативное отношение. Есть большой миф, что политтехнолог — это обязательно циничный аморальный тип. Я подозреваю, что это отношение и к власти, и к тому, как складывалась демократия у нас.

Вот, например, отношение к слову «бизнесмен» уже изменилось. Отноше­ние к слову «политтехнолог» тоже стремительно меняется. Особенно у тех лю­дей, кто соприкасается с нашей работой. Любой человек, входящий в политическую карьеру, волей-неволей сталкивается со специалистом в области политтехнологий. Хотя при первом знакомстве с политтехнологом кандидат, еще может быть, очень напряжен…

— Ну, первое настороженное отношение — оно, в общем, объяснимо.

— Зачастую оно бывает настороженное. Но начинаешь работать, объяснять, что нужно сказать людям, что люди думают, пытаешься это обсуждать, и оно сильно меняется. Потому что очень быстро становится понятно, в чём настоящее содержание работы специалиста в этой области.

— А в чём настоящее содержание работы специалиста в этой области? Это раз. И второе — насколько в процессе выборов и поли­тической борьбы важна личность, мнение, точка зрения, позиция самого кандидата?

— Начну с конца, со второй части вопроса. Позиция очень сильно важна. Роль кандидата, его личных качеств, его отношения, его целей, зачем он идёт в политику, с каким моральным багажом, Она является принципиально важной составляющей успеха. Есть миф, что можно обезьяну выбрать. Это не так. Люди всё равно имеют выбор всегда. Вся прелесть демо­кратической системы, какая бы она ни была, в том, что этот выбор есть, так или иначе. И здесь роль политтехнолога как раз и проявляется. В том, чтобы максимально качественно и хорошо показать преимущества кан­дидата.

— На твой взгляд, на грядущих выборах президентских, через два года, реальный выбор будет? Есть ведь ВЫБОР, а есть иллюзия выбора. И далеко не всегда, по крайней мере, в нынешней поли­тической ситуации, выбор носит реально альтернативный характер.

— Представим, что у нас сегодня были бы выборы губернатора. И балло­тировался бы Александр Геннадиевич Хлопонин и кто-то ещё. Или, на­пример, представим, что у нас были бы выборы главы города. Балло­тировался бы Пётр Иванович и ещё кто-нибудь. Я уверен, что и Александр Геннадиевич, и Пётр Иванович — они побеждали бы, ну, не в одни ворота, но с большим преимуществом. Потому что выбор есть, но есть и масса политиков, которые очень сильны, и им альтернативы нет.

Есть миф о том, что так называемый «народ» схавает все, что ему упаковать, а это не так. Пипл «андестэнд». И выбор делает не случайный. За идиота могут проголосовать только из чувства протеста.

— Сейчас немало говорится о том, что зачищена политическая по­ляна, очень сужена зона для оппозиции и т.д. Всё равно ведь часть кандидатов была бы отсеяна ещё на этапе приближения к выборам. Или я что-то не так вижу?

— Конечно. Политическая борьба — это борьба и на довыборном этапе. Карьера любого политика — она не «вдруг» начинается. Когда некто выдвигается в качестве кандидата, он уже имеет за плечами конкретную политическую историю. У него есть личные качества, у него есть пуб­личность. И у людей уже сложилось к кандидату определенное отношение. В ходе кампании оно только корректируется. Одна из составляющих изби­рательной кампании — это компенсация дефицитов, имеющихся у кан­дидата.

— И выпячивание сильных сторон.

— И ярко показать сильные стороны. В принципе, этот же подход — он работает в любой рекламе, в продвижении любого продукта. Только в по­лит­технологиях он сильно личностно окрашен. К тому же правила игры на сегодняшний день изменились.

— За сколько последних лет?

— Лет семь-десять…

— В каком-то смысле, за время, когда страной руководил Путин?

— Думаю, да. Когда институт выборов появился в перестроечный и пост­перестроечный период, когда появилась возможность использовать этот инструментарий, конечно же, доля людей случайных и технологически выиг­равших выборы была намного выше. На сегодняшний день политическая система сложилась. Можно говорить о её плюсах, говорить о её минусах, но она уже есть. Существуют некие правила игры. И они предполагают не сиюминутное появление новых политических фигур. Они предполагают политическую карьеру, которая должна быть и публичной, и прозрачной, и успешной.

В политику идут «не за бабками»

— Ты общался за твою профессиональную карьеру с большим коли­чеством кандидатов. Они все разные или действительно есть что-то общее у людей, идущих в политику?

— Конечно, есть общее. И я говорил бы скорее об успешных политиках.

— Как у Толстого — «все несчастные семьи и т.д.». Все успешные политики чем-то похожи?

— У успешных политиков много общего. Они похожи как минимум успеш­ностью. Целенаправленностью, некой логикой внутренней. А с другой сто­роны — они все разные. Они из разных областей, с разными жизненными историями, с разными личными качествами.

— Вернусь к самому началу разговора, когда ты приводил аналогию с управлением автомобилем. Тут ведь большая разница. Водитель управляет автомобилем, а тут — субъектно-объектные отношения. В том смысле, что машина — это железяка, и ей правильно нужно управлять.

— Вот только вокруг есть другие машины, пешеходы, есть знаки, которые регулируют. Речь-то не о машине, конечно же. А о процессе.

— Ну, а здесь управлять-то, как я понимаю, хочется ещё и общественным мнением. Правда?

— Кому хочется?

— Кандидату. Политтехнологам и штабу.

— Манипуляция общественным мнением обычно не является целью человека, идущего в политику.

— Тогда в чем цель? Победа?

— Если на этапе выборном — только на выборном — то да, победа. Но есть ещё цена победы. И успешных политиков отличает то, что для них цена победы имеет значение. Всегда.

— В смысле денег или в смысле жертв?

— Ещё в более широком смысле. В смысле личной репутации, прежде всего. Успешный политик очень высоко ценит свою репутацию, потому что это, на мой взгляд, главный капитал политика.

— А в каком смысле репутацию? Врать можно?

— Нет.

— Вот прям так жёстко?

— Конечно. Нельзя врать. Есть много примеров. Я думаю, любой ма­ло-мальски интересующийся политикой человек сразу вспомнит политиков, которые на этапе выборной кампании всё сделали, лишь бы только побе­дить. Но в результате, даже получив должность, быстро превращались в по­литика-однодневку. Не могли с такой позицией выстроить отношения ни с кем, оставались без перспектив, без будущего.

— Я понимаю, что эта тема такая — не то чтоб болезненная — не очень приятная. И политикам неприятно слышать, и политтехнологам неприятно слышать, что в политику часто идут за бабками, властью, и любой ценой.

— Это не совсем так.

— Ты как раз вот с этим споришь?

— Это очень растяжимое понятие. Очень хорошо, если человек, идущий в политику, чётко осознаёт, зачем ему все это надо. Идеалисты в политике могут быть вредны и опасны. В подавляющем большинстве случаев, при первом серьезном знакомстве с политикой у людей происходит изменение бытовавших представлений. Быстро приходит понимание, что это публичная деятельность. Что есть ответственность — и перед людьми, и перед дру­гими игроками на политической сцене. И вот это понимание правил — как это всё должно работать — оно очень часто накладывает отпечаток на личности.

Проектный подход

— Твой статус в «Вертикали» — директор по региональным проектам. Сейчас поле выборов сузилось. Как работает «Вертикаль» сегодня? Это временные собранные команды по регионам?

— «Вертикаль» уже достаточно давно работает не только в Красноярском крае, и даже не только России. Прежде всего, это территория бывшего СССР. Украина, Молдавия и др. Возможно, кто-то успел посмотреть наш документальный фильм о выборах Уго Чавеса в Венесуэле. Есть несколько территорий в России, где наши специалисты работают прямо сейчас. Ставропольский край, кстати, тоже хорошо нам знаком. Мы очень серьёзно думаем, чем мы могли бы помочь Александру Геннадиевичу в новой для него территории.

Достаточно типичным способом работы на нашем рынке у агентств является проектный подход. Когда под конкретный проект собирается команда, адекватная данному проекту. И по масштабам, и по квали­фикации. И по за­просу — что в настоящий момент важнее заказчику — юридическое сопровождение, медийная составляющая и др.

Специфика выборных специалистов в том, что практически всегда это работа в режиме пожарной машины, когда всё нужно делать быстро, и вре­мени на обучение новичков нет. Второй момент. Как только специалист-технолог, работающий на выборах, делает паузу в работе — он очень бы­стро теряет хватку и квалификацию.

— Потому что он теряет политический контекст? Или навык?

— И то, и другое. Здесь уже новые проекты появились, новые технологии обкатали, повестки сменились, партийные расклады сменились. Приез­жаешь «в территорию», тебе нужно, как минимум, изменения в на­строениях, расклад в элитах понять, кто с кем дружит.

— Вообще, меня это удивляет. В каком-то смысле, это такой информационно-коммуникативно-политический спецназ. Оказавшись «в регионе», надо быстро понять все, от раскладов политических до ощущения народа, до мест тусовок, каналов размещения и про­движения информации.

— Да, совершенно верно. Кризисный менеджмент.

— По твоим ощущениям, насколько в деньгах сузился рынок полит-консультирования за последние 10 лет?

— Нет такой статистики.

— Ну, по ощущениям.

— Изменилась структура этого рынка, может быть, объёмы даже наоборот увеличились, только они теперь по-другому распределены.

— А куда они перешли?

— Например, сейчас очень сильно выросла ценность депутатских мандатов на уровне муниципальных образований. Во многих территориях депутаты определяют, кто будет руководить городом или районом. Сильное коле­бание вызвало появление «Справедливой России». Оно заключалось не столько в том, что ещё одна партия появилась, а в том, что много мелких объединились в одну. Вспомните — «Родина», «Пенсионеры» «Жизнь» и др. Все стали «Справедливой Россией». Вообще, роль партий стала су­щественно выше.

С точки зрения бизнеса— структура заказа изменилась. Востребованы не­много другие специалисты. Технологи, работающие по современным пра­вилам. Например, еще один большой миф сегодня — административный ресурс. Сам по себе он не работает. Его нет. Большинство глав и чинов­ников серьёзно преувеличивают его управляемость и значение.
Просто «закрутить гайки» — это работает, но не всегда. Иногда приводит к мас­совому уходу сторонников к оппоненту или в протест. Мобилизовать или блокировать административный ресурс тоже можно технологично. А ещё есть внутрипартийная конкуренция. «Единая Россия» в прошлом году впервые провела праймериз в Красноярском крае.

Губернаторские камлания

— Если вернуться всё-таки к ситуации в крае — что сейчас проис­ходит? Видно некоторое замешательство, ожидание — всем надо сидеть и ждать, когда до всех доведут, кто назначен. Прогно­зировать, кто будет назначен, ты отказываешься?

— Я не готов, я не хочу, как шаман, водить руками в воздухе. Как профес­сионал, когда меня спрашивают — а кто победит на выборах? — я же ведь не начинаю в бубен бить. Я провожу исследования социоло­гические. Ставлю градусник и говорю, температура высокая, скушайте аспирин. А сейчас у меня градусника в руках нет.

— Вот нам вдруг стало известно, что Хлопонин подал в отставку. В Красноярске многие опешили. Ещё 5 лет назад, когда были выборы губернаторов, уже ночью принимались бы решения о выделении огромных траншей, о формировании штабов, потому что срочно надо создавать площадки и выбирать. А сейчас этого всего нет. Всё где-то уже решено?

— Может быть.

— Какие ещё комментарии к актуальному моменту с Александром Геннадиевичем и губернатором Красноярского края?

— Это точно рост.

— Для Хлопонина?

— Да. Это точно новые возможности. В крае Александр Геннадиевич засиделся. Многие задачи выполнил. И для него это движение. Он же ведь не только назначен полпредом, он же ещё вице-премьер, это очень серьёзный пост. Показательно, что в регион назначают полпреда с таким статусом. Медведев всё же ведь сказал— это очень важная точка на карте России. Может быть, самая важная на сегодняшний момент. Там для эко­номического роста есть вполне серьёзный потенциал. Олимпиада у нас, обратите внимание, очень близко к тому региону будет проходить.

— Даже есть версия, что её могут не проводить из-за того, что слишком близко к региону, что могут быть какие-то теракты ус­троены. Александр Геннадиевич во многих интервью говорил, что для него очень важна мужская работа, что настоящий мужчина должен решать сложные задачи.

— Для него это вызов. Вызов и возможность проявить свои сильные каче­ства. Он лидер, очень сильный и харизматичный.

В России власть всегда была сильнее бизнеса

— Часто ли вступают в конфликт твои человеческие взгляды, гражданские и профессиональные, политтехнологические?

— Бывает.

— То, что выборов губернаторов в России нет — это хорошо или плохо?

— У меня здесь нет однозначного ответа.

— Скорее хорошо или скорее плохо?

— С назначением губернаторы получили целый ряд преимуществ, которые позволяют им реализовывать властные полномочия грамотно и корректно. Губернатор — это человек, реализующий федеральную политику на месте. Это не местное самоуправление. Здесь различие очень серьёзное. И в этом смысле очень логично, что губернаторы назначаемы.

— Ну, не знаю, в США, там, или в Германии по-другому считают. Там губернатор скорее тот, кого выбирают жители региона, чтоб им жилось ещё лучше.

— Для западных стран есть некий нюанс. Он заключается в том, что там партийная система уже сложилась. На момент, когда губернаторские выборы отменяли в России, ее не было. В штатах, в Германии — там поли­тическая система немножко по-другому выглядит.

— Тем не менее, ты считаешь, у нас демократия, несмотря на то, что Кремль все решает? Полезно это для страны или нет?

— Есть два момента. Важна целостность государства. Особенно важна при таких масштабах территории огромных, как у нас, со всеми нашими про­блемами. Важно, чтобы власть была сильной. И с точки зрения внешне­политической, и с точки зрения общности экономического пространства, экономического развития и т.д.

С другой стороны — только демократические механизмы дают обратную связь во власть. На крайних полярных точках стоит полная диктатура (которой в истории никогда не было — по крайней мере, на уровне больших государств) и полная анархия (которой тоже никогда в истории не было).

— Сейчас курсор стоит в месте, близком к наиболее правильному для России балансу?

— История не знает сослагательных наклонений. Он стоит там, где стоит.

— Его надо куда-то двигать или он стоит в нужном месте?

— С какой точки зрения? С моей точки зрения, как обывателя?

— Да, как обывателя и гражданина, думающего о судьбе Родины.

— Я далёк от идеализации такого драматического выбора.

— То есть, ты не думаешь о судьбе России?

— Я думаю о судьбе России. По сравнению с соседями и с бывшими рес­публиками Советского Союза у нас в России-то как раз всё в порядке. Если же брать в частности Красноярский край, то в региональных элитах всё нормально, есть некая целостность.
В Красноярском крае нормально работает власть, происходит нормальное экономическое развитие. И в этом смысле, курсор стоит в нужном месте. Важно — куда он дальше двигаться будет. Будут ли еще дальше завин­чивать гайки и идти по пути усиления централизации.

— Уже трудно будет закручивать гайки, мне кажется. Нет?

— Ну… История нашей страны знает такие примеры. В России власть всегда была сильнее бизнеса. Какие угодно годы возьмём, хоть XIX век и раньше, хоть историю XX века. Однако для развития страны, конечно, хотелось бы, чтобы бизнес бы получил возможность развиваться. И в этом смысле, было бы хорошо, чтобы флажок бы подвинулся в сторону демократизации.

— Три совсем коротких вопроса. Что для Михаила Пальчика деньги?

— Свобода.

— Что для Михаила Пальчика любовь?

— Самая большая ценность в жизни.

— Что для Михаила Пальчика Красноярск?

— Это моя Родина. Это самое лучшее место на Земле.

— Как-то звучит немножко пафосно и фальшиво. Или здесь нет пафоса?

— А ты съезди куда-нибудь в командировку на полгода. Вернёшься и потом будешь смотреть и удивляться — какой у нас всё-таки хороший город, как у нас красиво, как у нас чисто, как у нас всё по уму. Своя улица, своё болото — оно самое лучшее в мире. Я последние 10 лет достаточно активно езжу по работе и это обычно длительные командировки — от месяца и более. И приезжаешь «в территорию» и видишь…

— Как всё бывает?

— Да. У нас всё в порядке. Я люблю Красноярск, я настоящий патриот.

Владимир ПЕРЕКОТИЙ
ДЕЛА.ru