Грозит ли России технологический обвал?

Ожидание технологического обвала занимает достойное место в антологии российских фобий. Для начала попробуем разобраться в природе этого волнующего чувства.

Психоанализ

Обострение наблюдается всякий раз, когда случается что-то скверное: упадет самолет, утонет корабль, рухнет ракета, взорвется газопровод и т.д. Вот наиболее характерная иллюстрация симптомов этого страха. После аварии на Саяно-Шушенской ГЭС — наверное, крупнейшей в России техногенной катастрофы первого десятилетия нынешнего века — президент Медведев сказал: «После того, что произошло, появилась масса апокалиптических комментариев по этому поводу — и у нас в стране, и за границей. Смысл их сводится к одному: все, приплыли — это начало технологического конца России, Чернобыль XXI века».

Правда, данные измышления глава государства обозначил как «брехню», но при этом назвал причину, даже сверхпричину: «Дело не в этой драматической катастрофе, а в том, что мы действительно очень сильно отстаем». Технологически отстаем.

В этой довольно-таки обычной фразе (подобных пассажей полно и в прессе, и в разговорах) есть один достойный удивления момент: связь между двумя явлениями — катастрофой и отстава­нием — устанавливается походя, как нечто само собой разумеющееся.

Получается, что плотину прорвало из-за ее «отсталости». Но при всех видимых и невидимых недостатках (о них лучше рассуждать специалистам) ГЭС — одно из крупнейших в мире гидротехнических сооружений, которое по определению не может быть таковым: в состоянии «отсталости» построить такую штуковину невозможно. А кроме того, в расследовании причин катастрофы о «технологиях» речи почти и не было — сплошной человеческий фактор: вовремя не отремонтировали, на тревожный сигнал не отреагировали, дали не ту команду, проморгали, прошляпили...

И — если пойти дальше — какое отношение к общей технологической отсталости имела та же «Булгария», выходившая в рейс только благодаря взяткам, повальной жадности и халатности, или катастрофа Як-42, командир которого одновременно давил на газ и на тормоз?

В чем же тогда связь? Всякая фобия имеет скрытый, «подсознательный» источник.

Даже при отсутствии прямой, очевидной связи между катастрофами и отсталостью российский обыватель видит, что живет в окруже­нии — год от года все более плотном — вещей, сделанных в чужих странах.

И если невозможность подержать в руках мобильник отечественного производства (пусть даже «вазовского» качества) еще как-то можно пережить, то видеть аэропорт без единого российского самолета — по меньшей мере обидно. А таковыми, кстати, являются «Домодедово» и «Шереметьево», наши главные воздушные ворота. И, что совсем печально, лучшие...

Вроде бы нет видимых причин для душевного дискомфорта. Купить можно все, что угодно, и деньги есть — если не у каждого, то «в стране». Но человек так устроен, что ему нужна вполне осязаемая причина ситуации, в которой он оказался. Особенно если этот человек еще застал страну, производившую практически все — от булавок до космических кораблей. Нефть и газ таковыми вещами быть не могут — обыватель попросту их не видит. Да и вообще любое сырье по своей сути — абстракция, поскольку оно существует только для того, чтобы стать вещью: мир вещей (а не цифр в отчетах и прессе) во многом определяет мироощущение человека.

А поскольку вещи нас окружают почти сплошь чужие, то и возникает ощущение шаткости, эфемерности существования (сами-то мы — кто?), переживать которое невозможно до бесконечности. Поэтому и возникает вполне закономерный страх падения, обвала. Технологического в данном случае. Катастрофы, не имеющие прямого отношения к самой теме отсталости, его обостряют. А по максимуму — это ожидание той черты, после которой Россия не сможет производить ничего, кроме углеводородов.

Подобные прогнозы тиражируются не только кухонными ораторами, «непримиримыми» публицистами, но и людьми вполне солидными. Например, замдиректора Института прикладной математики имени М. В. Келдыша РАН Георгий Малинецкий считает, что страна вошла в «критическое десятилетие», из которого не выберется: «В условиях глобализации, свободного потока идей, людей, капиталов, товаров и информации Россия ни при каких условиях не выживает. Ни о каких отечественных „Боингах“ и речи быть не может...».

Впрочем, если верить цифрам, разрыв между Россией и ведущими державами и впрямь огромен. Доля РФ в мировом производстве высокотехнологичной продукции составляет, по разным данным, от одной десятой до одного процента. Для сравнения: США — 40%, Япония — 25, Евросоюз — 15, Индия и Китай — по 10.

Последний бастион

Принять эту статистику за уже наступивший обвал, по большому счету, мешает только одно обстоятельство — космос. Здесь, как принято считать, мы если не впереди планеты всей, то на уровне лучших мировых стандартов. Правда, когда случаются неудачные запуски или, как совсем недавно, потеряется во вселенной марсианский аппарат, начинаются разговоры, что ржа добралась и до этого заповедника. Но здесь лучше обратиться к специалистам.

Директор института космической техники СибГАУ, кандидат технических наук, действительный член Инженерной академии России Николай Терехин считает, что расхожее мнение — редкий случай — соответствует действительности:

«Ракетная, космическая техника — та сфера, где наша страна может о себе заявлять. Особенно это касается производства спутников, которые выпускают и у нас в Красно­ярском крае. Технологии еще советских времен были сохранены и развивались — в первую очередь благодаря тому, что у предприятия широкий спектр международного сотрудничества, например, плотные контакты с Францией. Новых конструкций, технологий мы оттуда не получили, но переняли многое связанное с культурой производства, что в итоге помогло продвинуться. Сегодня наши строители спутников участвуют практически во всех международных конкурсах, многие выигрывают.

Если говорить о ракетостроении, то мы держимся потому, что на рынке пусковых услуг используем задел 60-70-х годов, когда были созданы такие ракетоносители, как „Протон“. Это очень надежная ракета, с хорошими энергетическими возможностями и, что важно, недорогая: запуск „Протона“ значительно дешевле того же „Ариана“. По тем же причинам востребован на рынке ракетоноситель „Союз“. Поэтому Россия, производящая более 30 запусков в год, опережает по этому показателю все страны мира, в том числе США».

Терехин считает, что этот «последний бастион» будет держаться до тех пор, пока есть спрос на дешевые и надежные российские ракеты.

«Но здесь важно понять, что запуск составляет порядка 10% от всего комплекса космических услуг, а в остальном мы уже не так сильны», — поясняет он.

Что же касается неудач с «Булавой», вызвавших большой шум в прессе, то здесь обыватель попросту был не в курсе: 16 запусков для новой ракеты — лишь малая часть полного комплекса испытаний, по затратам соизмеримого с серийным производством.

Внутренний рынок

В бесчисленных панегириках Китаю как «мастерской мира» часто опускается важное обстоятельство: одним из главных моторов, который дотянул промышленность Поднебесной до мировых высот, стал внутренний рынок. Российскому рынку также поют хвалу (например, в Европе наш авторынок по привлекательности уступает только германскому), но суть в том, что этот «мотор» в основном работает на чужих производителей.

Между тем в советские времена многое было устроено именно по нынешнему китайскому образцу. Полмира летало на наших самолетах, прежде всего потому, что на них летали мы сами. Холодильники «Бирюса» продавались в 38 странах, причем не только третьего мира, но и, например, в Великобритании.

Система проста: предприятия имели стабильный внутренний сбыт, вкладывали деньги в новые разработки и выходили на внешний рынок. Николай Терехин, проработавший 42 года на Красмаше, вспоминает, что побочная продукция предприятия — оборудование для выпечки хлеба, переработки мяса, установки для производства монокремния — что называется, уходила влет.

А кроме того, мысль о капитуляции перед импортом могла прийти только в страшном сне — на страже отечественного производителя стояло государство. Можно сколько угодно рассуждать о порочности плановой экономики и качестве советских товаров, но они по меньшей мере существовали как данность, made in USSR.

Система оказалась настолько мощной, что благодаря ее инерции мы еще не утратили последнее — космос и отчасти производство оружия. Хотя с развалом СССР, разрывом производственных связей все, казалось бы, должно быть с точностью до наоборот. Особенно если учесть общеизвестный и очевидный факт: в последние 20 лет технологии в России не развивались — впрочем, как и все остальное.

Но при этом, как свидетельствуют многие специалисты, технологический потенциал есть — правда, существует он на уровне идей и единичных разработок. Более того, «последним бастионом», если быть точным, следует считать не космос, а российские мозги. Наглядный пример — ИТ-технологии. Сегодня наше отставание в этой сфере настолько велико, что, по прогнозам известнейшего исследовательского центра по национальной безопасности США RAND Corporation, к 2020 г. РФ не только не войдет в число лидеров — Соединенные Штаты, Германия, Япония, Израиль, — но даже не попадет в список отстающих, но перспективных стран, таких как Индия, Китай, Польша.

Однако при этом, единодушно отмечают ведущие мировые эксперты, именно Россия обладает самым мощным в мире человеческим потенциалом для оказания высокоуровневых ИТ-услуг.

В частности, компания Evalueserve, проводившая исследования в этой области, относит к уникальным преимуществам России сильную систему вузовского образования, а также «третий в мире пул инженерных и научных кадров на душу населения, костяк которого составляют инженеры советской выучки, носители знаний и опыта, накопленных рядом уникальных научно-практических школ в области инжиниринга».

Разумеется, подобные исследования проводились вовсе не для того, чтобы нас похвалить: Россия рассматривается как теоретически перспективный полигон для оффшоринговых услуг; попросту говоря, она может торговать своими качественными и недорогими мозгами, как Китай — руками.

Но, как выясняется, даже стать китайцами нам не светит: Россия безнадежно проиг­рывает по таким показателям, как условия ведения бизнеса, защита интеллектуальной собственности, стоимость инфраструктуры и т.д. Судя по рейтингу авторитетного консалтингового агентства A. T. Kearney, хуже, чем у нас, дела обстоят в Сенегале, Панаме, на Украине и в Турции.

Административный шлагбаум

Все вышеуказанные причины не имеют к технологиям решительно никакого отношения. Это дело государства, которое создатели этих самых технологий упорно зовут в союз­ники, но оно почему-то не идет. То есть фактически не идет, хотя на словах — всей душой...

Рассуждать о том, что должна сделать власть для реанимации высокотехнологичных производств, и, самое главное, о том, чего она не сделала, — все равно что лезть в омут. Тема — бездонная, к тому же эмоционально напряженная.

Конечно, многие производители машин и «умных» товаров уповают на госзаказ (в их ситуации любой заказ — благо), но парадокс в том, что поддержка государства приводит к результатам, противоположным ожиданиям.

Классический, почти фольклорный пример — АвтоВАЗ, которому преференции власти позволяют десятилетиями выпускать модели прошлого века и к тому же отвратительного качества.

«Ведомости» рассказали о срыве программы создания отечественного беспилотника для армии — госзаказ без всякой альтернативы достался избранному предприятию, которое освоило многомиллиардные инвестиции, но подходящего БПЛА так и нет — военные покупают их в Израиле.

Среди свежих провалов — срыв программы поставки вооружений, создания единого номера для служб спасения — об этом минувшим летом грозно высказывался президент. При желании список можно продолжать...

А кроме того, при весьма благозвучной риторике о необходимости «догнать и перегнать» трудно понять отсутствие каких бы то ни было кардинальных шагов. К примеру, что мешает модернизировать то же таможенное законодательство, или 94-й федеральный закон, которые уже много лет в глаза и за глаза клянут практически все производители? Ответ отдаем на волю фантазии читателя...

Сейчас в России нет официальной идеологии, но есть вполне четко сформированная среда обитания, в которой главным (а по сути — единственным) фактором выживания и успеха являются деньги (а вовсе не труд и его плоды). Причем деньги, существующие именно сейчас, а не в каком-то мифическом венчурном будущем. Гениальный парадокс Корнея Чуковского «Пишите бескорыстно — за это больше платят» имеет и обратную трактовку: корысть в чистом виде — враг прибыли.

Сломать такую среду — все равно что искусственно переменить климат. Но, пожалуй, это единственный способ что-то по-настоящему изменить, а заодно избавиться от страха технологического обвала.

P.S.

Между тем кое-какой повод для оптимизма есть. По данным исследовательского центра портала Superjob.ru, 52% россиян верят, что страна способна преодолеть технологи­ческое отставание от Запада.

Правда, комментарии к ответам позволяют судить о том, что надежды респондентов основаны на инерции образа России как великой державы. Именно поэтому робкие похвалы некоторых генералов западной технике или намерение купить французский вертолетоносец воспринимаются столь болезненно, хотя для большинства других армий импортная техника — обычное дело.

С другой стороны, ответы оговариваются множеством «если»: «если победим корруп­цию», «если руководители будут думать не только о своем кармане», «если ужесточить законы и дать умным людям возможность влиять на прогресс» и т.д.

Почти 30% опрошен­ных не верят в то, что мы когда-нибудь «догоним и перегоним». Примечательно, что комментарии у них того же свойства, что и у оптимистов, только без оговорок — «все построено на перекачке денег», «слишком много воров», «при власти, которая сама себя назначает, ничего не изменится», «есть золотые умы и руки, но нет золотых управлен­цев»...

Заметьте, в обоих случаях нет и следа старинной либеральной сказки о врожденной технологической отсталости России.

Александр Григоренко
ДЕЛА.ru