Михаил Котюков: «Дорогу осилит идущий»

В интервью для «Конкурента» — рассказ о большой работе по опти­мизации краевого бюджета, о взаимодействиях со всемогущей Москвой; персональное «спасибо» Михаилу Прохорову; предо­стережение от погони за высокопроцентными депозитами, раз­мышление о вывозе российских капиталов за рубеж и откровение о со­мнительных прелестях четырёхчасового сна.

— Михаил Михайлович, простодушный наш народ в большинстве своём примерно так представляет себе министра финансов: в стро­гом костюме, «профессорских» очках и с саквояжем, набитым налич­ными купюрами… По поводу вашего молодого облика на сайтах сете­вые мудрецы тревожатся: «Да кто этому парню денег даст? В Мос­кву надо посылать матёрого…»

— В федеральном Министерстве финансов работают здравомыслящие люди, которые в силу своих обязанностей должны обеспечивать макроэкономи­ческую социальную стабильность в регионах, за которые они отвечают.

Да, есть и влияние человеческого фактора, когда мы должны доказать свою позицию и обосновать расчёты. Но определяющей является объек­тивная картина. Федеральный Минфин ещё в конце прошлого года оценил возможный объём падения доходов нашего бюджета. Эти цифры сегодня подтверждаются. И поэтому край получает именно такие деньги, о которых я говорил. Не потому, что кто-то куда-то поехал и о чём-то договорился, а потому, что так складывается экономическая ситуация.

При этом не скрою, что мы очень много времени провели в Москве, дока­зывая каждую свою цифру. Мы всё обосновали, дали свои предложения в общую формулу, по которой распределены федеральные деньги. И эти пред­ложения, в том числе и наша доказательная база, позволили краю получить те немалые деньги, которые мы получили. Но должен сказать, что в этой формуле участвовал очень важный показатель — своевременное сокращение расходов, под которые сейчас нет доходов. 30 миллиардов мы убрали, и это стало одним из ключевых факторов, позволивших нам по­лучить в Москве 12 миллиардов помощи. Если б мы этого не сделали, то не получили бы.

В России, если взять большой исторический срез, наиболее успешными финансовые министерства и их руководители были в те времена, когда пре­обладало державное мышление, проводилась общеуправленческая госу­дарственная политика. Безусловно, при принятии решений финансист обя­зан учитывать денежную сторону вопроса. Но это не единственный аргу­мент, и не он должен являться определяющим.

Государственные финансы — это перераспределение денег от бизнеса к населению. Перераспределение через государственные инструменты. Если говорить про федеральный уровень, здесь намного более широкий ин­струментарий. Это и кредитная политика, и долговая политика, и фис­кальная политика — через налогообложение. На региональном уровне ин­струментов значительно меньше. Мы занимаемся фактически только рас­пределением того, что собрано с бизнеса через налоги.

Налоговые режимы определены федеральным законодателем, а регионы их исполняют, лишь немного корректируя отдельные позиции. Дальнейшая наша задача — распределить получаемый ресурс, установив наиболее зна­чимые в данный момент времени стратегические направления расходов. Делать это исключительно из бухгалтерских соображений — неправильно.

Да и неперспективно. При этом нужно чётко понимать, что министр финан­сов не свои деньги делит. Это я к вопросу про саквояж с купюрами. Министр финансов практически обеспечивает функцию, когда средства налогоплательщиков возвращаются гражданам. Главная задача — про­считать все возможные варианты этого возврата. И выбрать из них наи­более оптимальный в данный момент времени. На что больше отправить денег: на выплату заработной платы, пенсий, пособий? Или направить часть средств, в ущерб этим социальным выплатам, на развитие в будущем? Вот выбор, который всегда актуален.

К каждому проекту, который рассматривается в данном контексте, должны быть очень жёсткие требования по текущим затратам и будущей отдаче. И от того, насколько качественно учтены все «за» и «против», будет зави­сеть эффективность этого распределения сегодня и отдача завтра. Я это считаю крайне важной задачей для финансистов, вне зависимости от уро­вня их работы. Мы все действуем в интересах населения.

— И все мы, так или иначе, зависим от щедрот Москвы. Сколько придёт денег из столицы — главное условие. И только потом вклю­чаются на местах все виртуозные таланты по их распределению. Ведь так?

— Нет, не согласен с таким посылом. Я считаю, что есть две позиции. Первая позиция — сидеть и ждать, что скажет старший, что он позволит. А вторая позиция — в условиях, когда предоставлены инструменты, активно действовать. К примеру, если есть в руках лопата, надо брать и копать. И чем больше ты накопаешь, тем больше получишь. В крае у нас позиция именно такая.

Говоря про зависимость нашего бюджета от помощи Федерации, надо не просто смотреть на цифры в бюджете, а детального их осмысливать. По от­ношению к федеральному бюджету Красноярский край всегда являлся регионом-донором. То есть помощи, трансфертов мы не получали.

Другое дело, что в краевом бюджете очень много средств федерального бюджета. Но они предоставлены не в виде помощи, а в качестве финан­сирования переданных от Федерации полномочий. В том числе и как сред­ства для реализации крупных, федерального значения, инвестиционных проектов. Таких, как Нижнее Приангарье, Ванкор и так далее.

В 2009 году из-за резкого снижения наших собственных доходов и воз­можностей, в силу известных всем причин, мы впервые стали получать помощь от Федерации. Объём этой помощи составил двенадцать с поло­виной миллиардов рублей. И в этом году мы действительно зависим от феде­ральной помощи. Во второй половине октября я обсуждал в Ми­нистерстве финансов, в Государственной Думе, в Совете Федерации при­нятые решения по поддержке Красноярского края.

Из 150 миллиардов, выделенных на эти цели в целом по России, мы по­лучили 12 миллиардов. Это очень много. И это позволяет нам обеспечить выполнение нашего бюджета. При том, что наши собственные возможности, в сравнении с аналогичным периодом предыдущего года, существенно со­кратились. Снижение налога на прибыль в 2009 году, по сравнению с де­вятью месяцами прошлого года, составило более 65 процентов. Это очень существенные цифры.

— В текущем году, по сравнению с 2008-м, бюджет был урезан значительно?

— Значительно. Мы должны были убрать 51 миллиард рублей, то есть почти треть наших расходов. Проведя серьёзную работу, мы смогли уменьшить бюджет на 30 миллиардов. А ещё 20 — обеспечить за счёт интенсивной ра­боты с налогоплательщиками. Заметьте: это не только работа с Феде­рацией, где, как я сказал, мы получили 12 миллиардов. В результате мы очень многое сохранили в бюджете-2009. Должны были убирать 51, а уб­рали только 30.

— Но всё равно ведь тяжело пришлось?

— Да, и мы в первом квартале финансировали только первоочередные со­ци­ально значимые расходы: зарплаты, социальные выплаты. Приостановили почти все капитальные расходы.

А уже в конце мая приняли на сессии Законодательного Собрания изме­нения в бюджет. Это позволило обеспечить сбалансированность бюджета и фактически финансировать всё, что в нём сохранилось. Пришлось отка­заться от многих проектов, на которые рассчитывали первоначально. Это были в основном новые проекты. А базовый объём расходов мы не пере­сматривали.

— Что год грядущий нам готовит?

— В финансовом плане 2010-й будет нисколько не лучше нынешнего. Существенного прироста нет. Остаются крайне высокими риски, что и в 2010 году доходная часть бюджета существенным образом не изменится. Проект, который мы внесли, предусматривает незначительное увеличение объёмов собственных доходов. Но в то же время у края уже не будет такого объёма переходящих остатков, как было в начале нынешнего года.

На 1 января 2009 года на наших счетах имелось 10 миллиардов рублей свободных средств. Во многом за счёт этих денег мы финансировали в первом полугодии разницу между поступающими доходами и необходимыми расходами. Такой «подушки безопасности» на следующий год у нас уже нет. Соответственно, бюджет десятого года потребовал от нас принятия ряда непопулярных решений. Мы вынуждены отказаться от индексации заработной платы, от индексации текущих и социальных расходов. Но и этого недостаточно. Нам пришлось говорить о повышении ставок тран­спортного налога. Такова объективная реальность. Ставки в Красноярском крае не пересматривались три года, по многим позициям они наименьшие в Сибирском федеральном округе.

Мы вынуждены были рассматривать вопрос об оптимизации социальных обязательств в крае и придании им большей адресности. Я говорю про суб­сидии граждан на оплату жилья и коммунальных услуг. Я говорю про огра­ничения поездок в транспорте и ряд других направлений. Это меры, которые ранее принимались краем в инициативном порядке, в дополнение к общефедеральным подходам и при наличии серьёзных доходных воз­можностей. Такие возможности иссякли. Сейчас нет денег, чтобы про­должать это финансировать.

— Но ведь нефть опять дорожает…

— Мировые цены на нефть для краевого бюджета роли не играют. «Ванкор» в следующем году принесёт в бюджет около 11 миллиардов рублей. Опре­деляющий фактор — цена на внутреннем рынке, которая, безусловно, зави­сит от мировых цен, но не напрямую. Там своя формула цено­образования. В большей степени доход нашего бюджета зависит от цен на цветные металлы.

Мы сейчас заложили в параметры следующее: 15 тысяч долларов за тонну никеля, 5 тысяч долларов за тонну меди — это цены, которых в нынешнем году мы пока ещё не достигли. Да, текущий уровень выше, но в среднем цены с начала года по никелю — 14 тысяч долларов. При этом надо заме­тить, что курс доллара, учтённый сейчас в параметрах 2010 года, со­ставляет 34 рубля. Какой он на данный момент — все видят. Соот­ветственно, если доллар будет на уровне 30 рублей, край может недо­получить более 4 миллиардов рублей.

— Бывший заместитель губернатора Красноярского края Александр Новак, уезжая в Москву на работу в Министерство финансов, обещал оказывать нашему региону уж если не помощь, то всестороннее содействие.

— Мы постоянно встречаемся, при каждом моём приезде в Минфин я обя­зательно к нему захожу. Обсуждаем ситуацию в крае: как обстоят дела, какие у нас проблемы, каковы наши предложения. Его помощь на сегодня слож­но переоценить. По любым проблемам, которые необходимо про­работать в Министерстве финансов Российской Федерации, всегда есть доступ и возможность именно с ним это обсудить — как с человеком, при­нимающим решения.

По тем вопросам, которые относятся к компетенции его коллег по Мини­стерству финансов, всегда есть поддержка в плане организации непо­средственных встреч, донесения наших позиций. Это очень важно. И в це­лом отношение федеральных министерств к Красноярскому краю, учитывая серьёзное представительство наших коллег-земляков в федеральных ор­ганах власти, существенным образом повышает наши позиции в рамках лю­бых переговоров.

— И ещё об одном нашем земляке. Прописка Михаила Прохорова в Красноярском крае действительно пошла региону на пользу?

— Это была очень серьёзная поддержка для нашего бюджета в плане его сбалансированности — и помесячно, и в целом. Мы очень благодарны столь уникальному налогоплательщику, что он выбрал Красноярский край местом регистрации и уплаты своих налогов.

— Центральный банк впервые в новейшей истории России снизил ставку рефинансирования ниже 10 процентов годовых. К чему бы это?

— В перспективе это должно быть очень хорошим знаком, ведь ставка рефи­нансирования Центробанка является определяющим показателем вели­чины ставок по кредитам, которые выдают банки. Мало кто вспоминает об этом, но факты говорят сами за себя: уровень кредитных ставок на сего­дня фактически вернулся к докризисному значению. Есть отдельные банки, которые ещё пытаются выставлять ставки 20 и более процентов, но это уже исключения, а не правило. Средние ставки в том же «Сбербанке» уже возвращаются к докризисным. Ставка рефинансирования тоже вер­нулась к этому значению.

Ставка рефинансирования ЦБ в России — это некий индикатор уровня инфляции, ожидаемого по итогам года. С другой стороны, это индикатор, который задаёт нам направление по ставкам банковского кредитования в сред­нем.

В нашем случае это позволяет ожидать, что ставки креди­тования и дальше должны иметь тенденцию к снижению. Грубо говоря, ставка рефинан­сирования — это процент, по которому Центробанк даёт деньги ком­мерческим банкам. Всё, что сверх этой ставки, это уже кон­кретная маржа каждого банка, зависящая от качества заёмщика, который к нему обра­щается. Чем хуже это качество, тем больше коммерческий банк обязан резервировать денег под такой кредит. Соответственно, он высвобождает деньги из оборота, а это ведь не его деньги, он их где-то взял, и их тоже нуж­но обслуживать.

Всё это работает только в том случае, если коммерческий банк оперирует с деньгами Центрального банка. Если же коммерческий банк работает с депо­зитами населения, то там минимальный уровень отправной себе­стоимости — это ставка по депозиту. И если банк привлекает депозит под 18 (!) процентов годовых, то, соответственно, кредитовать он будет от 20-25 процентов.

То есть банк, который привлекает депозиты под высокий процент, это по­тенциально опасный банк. У него низкие шансы разместить данные депо­зиты, отдать их рынку в виде кредитов под такой процент. Соот­ветственно, очень высокий риск даже при размещении невозврата. А это зна­чит, что и обслуживать депозит будет неоткуда. Отсюда вывод: человек, который стремится под высокий процент отдать свои деньги в виде банковского вклада, очень сильно рискует.

— Но ведь везде указывается, что вклады застрахованы.

— В пределах 700 тысяч рублей государство гарантирует возврат средств. Но надо понимать: там есть определённый регламент. За одну секунду деньги вы не получите. Нужно пройти определённые процедуры. И каждый должен помнить, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Когда вы отдаёте свои деньги, вы должны понимать, кому вы их отдаёте, на каких условиях и как они будут вам возвращаться.

— Выше 15 процентов годовых — для депозитов это сейчас много?

— Есть ставка рефинансирования — средний по рынку индикатор, к ней возможны премии. Размер премий должен быть разумен. Если мы хотим иметь ставку кредитования не выше 15 процентов, то депозит выше 12 не может быть. Не бывает такой экономики. Раньше в наших банках были дешё­вые западные деньги, которые брались под 3-4 процента годовых. Сей­час таких дешёвых денег нет.

Российские банки на Западе брали короткие деньги, а выдавали их уже под длинные кредиты. Соответственно, когда финансовые рынки росли как на дрожжах, было очень легко перекредитовываться на Западе. Брать один кредит, а гасить другой. В итоге, за три года без особых проблем пере­кредитовавшись три раза, можно было выдавать трёхлетние кредиты. Сей­час возможности такого финансирования существенно сжались, по­этому нет длинного ресурса. И ипотечный кредит по этой же причине взять сложно. Кто даст банку деньги на 30 лет? Практически никто. Вот фунда­ментальная проблема банковского сектора — отсутствие длинного ресурса.

— Пресса, впрочем, куда больше любит поднимать вопрос о «веч­ном» процессе вывоза российского капитала за рубеж.

— Сложный вопрос. Отвечать на него однозначно — можно пытаться. Но, я ду­маю, это не совсем было бы честно…

Вывоз капитала бывает двух свойств. Первый вариант вывоза — это откро­венное воровство: срубил по-лёгкому — увёз подальше. Второй вариант — это способ финансирования каких-то конкретных проектов. Значительная часть тех ресурсов, которые статистически проходят как иностранные инвестиции, есть не что иное, как прибыль российских компаний, сфор­мированная за границей. Это в том числе и вынужденная мера защиты от недобросовестных конкурентов. Здесь уже лежит плоскость модернизации законодательства. И не случайно наш президент отметил необходимость серьёзных антирейдерских изменений наших законов.

Уходя в норму международного права, многие российские компании ста­раются страховать свои риски. Поэтому тема вывоза капитала весьма неоднозначна. Простых решений она не имеет. Расстрелять пятьдесят че­ловек — и всё изменится? Нет, не изменится. Согласен, с первым случаем, о котором я сказал, то есть с откровенным воровством, нужно бороться решительно. А второй упомянутый мною фактор — это тема, требующая пристального внимания и очень компетентного вмешательства.

— «Главный экономист», «начальник контрольно-ревизионного отдела». Это ведь из вашей биографии факты. В чём феномен столь разносторонней востребованности?

— Меня с детства учили тому, что хвалить тебя могут только другие люди. Сам себя человек хвалить не должен. С тех пор я усвоил и то, что вопросы общественной значимости более значимыми должны быть, чем личные. Это началось ещё в школе, где общественные мероприятия стояли во главе угла.

— Номер школы — не секрет?

— Шестьдесят восьмая. Достаточно системно воспитывали меня и дома. Мои дедушка, бабушка и мама очень много времени уделяли общественной жизни на своей работе. И в семье нашей было заведено, что вопросы об­щественной значимости должны быть первоочередными. Сегодня я тоже очень много времени провожу на работе, так что в дефиците моего вни­мания и участия находится моя семья. Это является весьма негативным для меня фактором. Серьёзно размышляю: что и как нужно изменить, чтобы больше внимания уделять семье.

— У вас ведь двое детей?

— Да, в этом году родилась дочь. И это вдвойне усугубило мои тяжёлые раз­мышления. Рассчитываю, что по итогам рассмотрения проекта бюджета я смогу к Новому году определить для себя новую модель жизненного пове­дения и перестроить свой световой день.

— Вы как бы «жаворонок в клетке»?

— У меня вообще сложный внутренний склад. Сколько себя помню, считал себя совой, потому что вечером рано ложиться не могу, и при этом утром я сей­час просыпаюсь в 6:30. Мой сон — это приблизительно с двух до шести тридцати. Это гарантированное время, когда я точно сплю. Если удаётся немного раньше уснуть — настоящее достижение. А вот проснуться позже уже не получается.

— При таком графике надо уметь концентрированно отдыхать, вос­станавливаться.

— Сейчас нет такой возможности. Чуть ли не единственная отдушина — об­щение с детьми. Оно очень ограничено во времени, к сожалению. Но тем не менее каждая минута получается многократно ценнее.

— Вашему сыну уже сколько?

— Семь лет Роману. Пошёл в школу.

— К чему больше предрасположен?

— К математике.

— То есть тоже министром финансов будет?

— Сложности у парня я вижу — писать буквы ему не очень нравится, они у него не очень красивые получаются. Я даже вспомнил себя, как у меня про­ходили уроки письма. Писал я настолько мелко, что учительница — она была у нас пожилого возраста — не могла прочитать, что я там «изо­бразил».

— Зато при мелком почерке получаются превосходные шпаргалки.

— Да, мой богатый опыт студенческой жизни позволил натренироваться и в со­­ставлении шпаргалок, безусловно.

— Как полагаете, достойно ли наше «современное» и «продвинутое» студенчество столь многомиллионных вложений? Я имею в виду весь этот неуёмный глобализм вокруг СФУ. Стоит ли «овчинка» столь дорогой выделки?

— Вы серьёзнейший вопрос поднимаете сейчас, как бы невзначай сфор­мулированный. Вопрос крайне сложный. Я был в университете в первые месяцы его образования: находился там в качестве проректора, участвовал в выработке первоочередных решений, в составлении программы развития университета первых трёх лет его работы.

Считаю одним из самых важных для нашего региона за последнюю пяти­летку свершений (наравне с объединением края) принятие решения о фор­мировании национального университета именно здесь. Если б мы не полу­чили на территорию края этот проект, наши шансы на светлое будущее, на уверенное, устойчивое развитие были бы существенно ниже.

Университет должен стать, с одной стороны, кузницей кадров, а с другой стороны, это магнит, который будет притягивать молодёжь, привязывать её к краю и после получения высшего образования. Этот вуз не должен быть перевалочной базой под вывеской «отучился — уехал в Москву». Необ­ходим принципиально иной университет.

В Сибирском федеральном — 33 тысячи студентов. Безусловно, на первом этапе очень сложная стояла задача, чему отдать приоритет: содержанию образования или развитию материальной базы. Совершенно правильно было решено, что заниматься надо и тем и другим. И есть уже успехи сегодня. Успехи построения стен видны любому обывателю. Успехи в изменении учебного процесса нельзя вот так вот, знаете, взять и пощупать. Ещё нет выпускников, которые учатся по новым технологиям. Это будет через три года. Запланирован отложенный эффект. И он реален.

Задача СФУ — в большей степени готовить специалистов по точным дис­циплинам. Должны быть физики, должны быть химики. Это то, что для си­бирского и дальневосточного регионов является определяющим. Не эко­номисты и юристы нужны. Я могу против своей логики идти, я ведь эконо­мист, но я точно знаю: в большей степени сейчас нужны технари, которые будут развивать производственную, промышленную базу.

Стратегически важно для края в перспективе серьёзно усилить кадровый сегмент, который занимался бы переработкой первично добытого здесь сырья. У нас очень богатый спектр ископаемых, которые в крае есть и ко­торые активно добываются. Но большинство из них вывозится при пер­вичной обработке. И если мы сможем сформировать здесь существенный план по переработке, то, с одной стороны, это значительно усилит эко­номику края. А с другой стороны — обеспечит занятость населения, соз­даст большее количество рабочих мест и обеспечит более высокую зара­ботную плату.

Применяйте всё это здесь! К чему кто-то старается убежать, переехать куда-то? К лёгкой жизни? Я считаю, это не очень правильно. Есть очень хорошая поговорка: где родился, там сгодился. Тоже очень важная мысль. И мы должны стараться работать эффективно именно там, где живём.

Игорь РУДИК
Газета «Конкурент»