Грозит ли России диктатура Путина?

Вопрос, вынесенный в заголовок, чем-то похож на пресловутое «есть ли жизнь на Марсе?». Для одних, безусловно, есть (для фантастов, например, или «научно-популярных» журналистов). Для других — нет. А в целом — кому как нравится. По причине отсутствия критериев и доказательств — полная свобода выбора.

Между тем именно такого рода вопросы относятся к числу наиболее злободневных, поскольку массовое сознание их очень любит. Именно эта популярность делает их действительно важными, а вовсе не сам предмет исследования.

Утроенный ВВП

О «диктатуре Путина» говорят давно, и в первую очередь те, кому положено в силу политического амплуа. Я имею в виду отвергнутых жизнью либералов вроде Немцова, заунывного русофоба Каспарова и иже с ними, а также прочих «непримиримых», для которых есть только один смысл жизни — не примиряться. Ну и, разумеется, «западную прессу»... Разбираться, почему они так говорят и думают — все равно что выяснять, почему птицы поют. Поэтому — оставим.

Любопытнее, когда об этой самой диктатуре говорят люди во всех отношениях похожие на вполне приличных, немаргинальных, думающих индивидуумов. Разговоры пошли в канун неизбежной, как дембель, победы «Единой России» на парламентских выборах, за которой последует мартовский триумф ВВП. Эта предопределенность уже вошла в фольклор и исполняется со сцены, серьезные люди говорят о ней в разных тонах, но так же, как о наступлении очередного времени года.

Самое интересное, что эта уверенность простирается далеко в будущее — Владимира Владимировича видят во главе государства аж до 2024 г.: именно столько займут два шестилетних (удлиненных специально для него) президентских срока. Причем в том, что второй последует автоматически, кажется, также сомнений нет — был бы сам ВВП. В итоге, как отмечают некоторые зубоскалы, Путин по длительности пребывания у власти с гаком перекроет Брежнева и вплотную подойдет к Сталину.

Впрочем, подобные расчеты хороши для таблоидов. Воспитанный же индивид придержи­вается философии кирпича: все равно куда лететь — лишь бы человек хороший попался.

Ожидание диктатуры

На самом деле ожидание «диктатуры» возникло вполне закономерно, и, что стоит отметить, сама персона Путина здесь не является ключевым фактором. Если допустить, что власть дается человеку на столь длительный срок, то известных ассоциаций избе­жать трудно — будь даже на месте Путина ангел во плоти. Большие дозы власти, как известно, ломают кого угодно.

Собственно, о том, что диктатура ВВП уже существует, говорят многие комментаторы, которых (в отличие от того же Немцова, утверждающего, что Путин-3 вернется в образе Лукашенко) трудно причислить к непримиримым.

«Конечно, речь не идет ни о какой тоталитарной или даже просто жесткой диктатуре, но это во многих отношениях полноценная личная диктатура, — считает Константин Сонин, профессор Российской экономической школы. — В ХХ веке в Латинской Америке было немало таких лидеров. Перон — очевидный пример. Глубокие же реформы с его стороны на 12-м году пребывания у власти весьма маловероятны».

Британский журналист Люк Хардинг назвал Путина «постмодернистским диктатором», который взял под контроль общественное пространство, оставив гражданам прост­ранство личное: «Поэтому пусть люди заводят романы, спят не с теми, с кем нужно, и вообще делают все, что хотят — лишь бы они не оспаривали власть государства и не становились в оппозицию к нему».

Ожидание диктатуры стоит еще и на том, что за десятилетие власти Путин построил систему, заточенную под одного-единственного человека, причем сделал это мастер­ски — без особых жертв среди элиты (не считая пары-тройки олигархов, которых и так не жалко) и, самое главное, среди мирного населения.

Как ему это удалось — вопрос сколь сложный, столь и очевидный, поэтому его обойдем.

Примечательно, что сам факт создания подобной «вертикали» разделил экспертов (а может, и население в целом?) на два отряда.

Первый данную однозначность горячо приветствует, поскольку она подразумевает неизменные правила игры на длительный срок, что очень хорошо в первую очередь для инвесторов, а значит, и для всех осталь­ных. Следует отметить, что здесь в качестве аргументов преобладают панегирики «национальному лидеру», сверхзадача формули­руется в духе «во что бы то ни стало продолжить начатое», и вообще в большинстве случаев прослеживается воздействие партбилета на сердце.

Второй отряд данный факт огорчает, ибо он закрывает саму возможность реформ. Вот несколько цитат. «Достаточно вспомнить, как Путин практически игнорировал программу Грефа — во всяком случае, в той части, что касалась институциональных реформ; как посадил Ходорковского и Лебедева, поставил крест на сильных правых партиях, чтобы понять: предпосылок для благих перемен немного, — говорит Евгений Ясин, научный руководитель Высшей школы экономики. — У меня надежд на то, что он откажется от пресловутого метода ручного управления экономикой, нет никаких, и на выборы я не пойду».

«Реформы объективно необходимы, без них Россия обречена на отставание. Но Путин — исключительно неподходящий кандидат для их проведения», — вторит ректор Российской экономической школы Сергей Гуриев.

Опять же, «реформы» — это абстракция, которой каждый может найти применение по вкусу. Но есть непреложная реальность: всякий организм — а страна, несомненно, является таковым — может погибнуть, если утратит способность изменяться, приспо­сабливаться к переменам среды. Поэтому здесь важны не «реформы», а сама их возможность, как биологический фактор выживания.

Есть и третий момент, который не всегда замечают, хотя он прост до смешного. Всякое тело, имеющее одну точку опоры, по определению неустойчиво. А что будет, если с нашим незаменимым национальным лидером — упаси бог!!! — что-то нехорошее случится? Или — еще более страшная ситуация — массы Путина разлюбят. Такое бывает — даже при перманентном отсутствии альтернативы.

Была любовь

Затронув тему народной любви, меньше всего хотелось бы обращаться к рейтингам. Сеть выдает столь разнообразный ассортимент статистики по данному предмету, что ее можно выбирать, как штаны в магазине. Разброс — от всенародного почитания до ненависти. Поэтому лучше принять такую точку отсчета — любовь, безусловно, была.

То, что популярность Путина в начале нулевых зашкаливала за 70%, вполне понятно. После старого оплывшего Ельцина, проигравшего и развалившего всё и вся, как не полю­бить этого молодого подтянутого парня, который ни перед кем не заискивает (перед заграницей, например) и четко знает, чего хочет.

Надо полагать, что тенденция, хоть и не в таких масштабах, сохранялась довольно долго — помогло замирение Чечни (относительное, конечно), материнский капитал, Стабфонд и прочие приятные вещи.

Сейчас, уверяет официальная пресса, Путин остается самым популярным российским политиком. Позицию ВВП как альфа-самца публично признал президент Медведев. Что касается конкурентов, то на самом деле они таковыми не являются: оппозиционные многолетники Зюганов и Жириновский так же встроены в нынешнюю «стабильность», как, скажем, Грызлов.

Остается один пункт — массы. Как долго они смогут воспринимать Путина единствен­ным и неповторимым?

К вопросу о любви. По результатам исследования, проведенного «Левада-центром», четверть россиян считают, что в России существует культ личности Владимира Путина, еще треть уверена, что есть предпосылки к его возникновению. Пять лет назад таковых было 10% и 57% соответственно. Стоит отметить, что культ — в значительной степени порождение целенаправленной государственной пропаганды, нежели истинного народного почитания.

Более того, культ замещает истинное почитание, которое имеет свойство испаряться даже при наличии свершений и отсутствии прочих претендентов на народное сердце. Окончательно сформировавшийся культ опирается уже не столько на масс-медиа, сколько на правоохранительные органы. Сначала любовь подогревает хоровое распе­вание песен о «самом главном», в финале — страх быть арестованным за не снятую перед портретом шапку. Известный исторический механизм...

Что касается именно психологических механизмов, то здесь следует упомянуть, простите, когнитивный диссонанс, описанный западными теоретиками. Эта машинка начинает работать, когда в сознании человека сталкиваются две противоположные установки, два взаимоисключающих знания.

К примеру, рядовой труженик обеими руками за своего президента, причем любовь длится давно. Однако при этом труженик видит, что его жизнь реально и неуклонно ухудшается. Поскольку отказаться от убеждений, тем более любви, всегда трудно, человеку психологически проще искать причину зла во внешних силах, обстоятельствах, происках врагов. (Так рождаются известные установки: «Царь — хороший, бояре — сволочи», «Сталину не говорят об этих безобразиях» и т.д.)

Но ситуация затягивается, придерживаться прежних предпочтений очевидно глупо, бессмысленно, и психика находит еще одну лазейку — из ярого сторонника президента труженик превращается в еще более ярого оппозиционера, напрочь отрицающего, что когда-то поддерживал «этого негодяя». Таким образом, длительная популярность — чем бы она ни поддерживалась — оборачивается против самой себя и саму себя убивает.

Говоря проще, от любви до ненависти один шаг — в нашем случае этот шаг может растянуться на 12 лет.

Вперед в прошлое?

Согласно уже упомянутым исследованиям «Левада-центра», 29% россиян считают, что в последние годы политическая система все больше напоминает советскую. (Руково­дитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН Александр Рубцов говорит о новом застое, а Путина саркастически называет «лидером застоя»). Но, по-моему, сравнение с системой не совсем уместно.

Тот, настоящий, «совок» держался тем, что политическую и интеллектуальную несвободу граждан возмещал грандиозным соцпакетом — бесплатное образование, медобслужива­ние, трудоустройство, жилье. Плюс реально действующим социальным лифтом, под­тверждением которого была почти вся советская элита, от членов ЦК до космонавтов и директоров, — большинство из них имело за плечами босоногое голодное детство, проведенное в провинциальном городе, а чаще в деревне.

Эти две опоры худо-бедно поддерживали устойчивость системы. При нынешнем неравенстве — классовом, территориальном и пр. — представить себе подобный «лифт» (и тем более соцпакет) можно разве что во сне.

Поэтому «советской» становится не столько нынешняя политическая система, сколько ее картинка — в первую очередь телевизионная. Информационные выпуски официаль­ных и лояльных телеканалов (т.е. почти все ТВ), по сути, живописуют одну бесконечную сагу о двух милосердных демонах, летающих над грешной землей, собственноручно сеющих добро и истребляющих зло. Это и есть зримый образ ручного управления. Термин, кстати, коварный. Вручную управляют кораблем, у которого к черту полетела вся автоматика...

Все выключено

Главный же фактор будущего — это не собственно личность Владимира Владимировича, а бюрократия. Класс, который Путин собрал в партию и на который опирается. Повадки и суть этого класса великолепно описал Паркинсон (чиновник работает не на результат, а на отчетность; чиновник работает только на себя; чиновники работают друг на друга; сила чиновника измеряется числом подчиненных и т.д.).

Но дело вовсе не в демонической природе бюрократа (таковую природу создают усло­вия), а в том, что по своей изначальной профессиональной сути бюрократия — обслужи­вающее сословие, оно в принципе не может быть мотором развития. Ненормальность момента в том, что сейчас бюрократии отведена роль такого мотора...

Интересная цитата из «Ведомостей»: «По данным последнего исследования Doing Business, Россия занимает 178-еместо в мире из 183 по сложности и дороговизне полу­чения разрешения на строительство: для этого требуется 51 процедура продолжитель­ностью 423 дня. В других бывших республиках СССР строить легче: Казахстан на 147-мместе, Литва на 47-м,Белоруссия на 44-м,Грузия на четвертом. Кроме того, Россия первая в мире по сложности подключения к электросетям». Кстати, сотрудники ВШЭ провели аналогичное исследование, которое показало, что иностранные коллеги приукрасили ситуацию — выбивать разрешения приходится в среднем 500 дней.

Дело не в проблемах отдельно взятой отрасли — вообразите себе махину, нависшую над создателями реальных жизненных благ. Сегодня предприниматели открыто признают господство бюрократии над бизнесом. А поскольку победа достигнута, то будущее для бюрократии — это ее доброе настоящее, уходящее в бесконечность. Именно этим объясняется тот факт, что многолетняя пафосная риторика власти о диверсификации экономики, модернизациях, инновациях и прочем неуклонно движется вразрез с действительностью.

Согласно недавно опубликованному докладу Всемирного банка о развитии России, за последние 10 лет доля сырья в ассортименте отечественного экспорта выросла с 50% до двух третей. Попросту сырьевая зависимость растет. (Да и каждый, наверное, видит, как с наших строек последовательно исчезает наша техника, с наших аэродромов — наши самолеты, а сырьевые проекты множатся и множатся...)

По словам Люка Хардинга, нынешнее государство «автократическое, крайне циничное, крайне коррумпированное, не верит ни во что, кроме власти и активов». И, продолжая его мысль, именно бюрократия первой потребует от своего вождя введения «чрезвычайных мер» в случае новой экономической встряски. Вероятность таковой, уверяют многие аналитики, весьма велика, между тем прежней подушки безопасности — Стабфонда — уже нет...

Отзовется ли вождь — вопрос риторический. Если нет, то ему придется искать другую опору, а это дело хлопотное, почти нереальное.

Что же касается главного вопроса — как долго продлится незаменимость Путина? — то адресовать его надо не ВВП и уж тем более не бюрократии, а, простите за пафос, самой нации. Видимо, ее внутренний ресурс сейчас настолько низок, что она действи­тельно пока не может породить если не лучшее, то хотя бы что-то подобное.

Хочется процитировать самого Владимира Владимировича: «Мы показали свою слабость. А слабых — бьют».

Александр Григоренко
ДЕЛА.ru